Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 - Страница 75

К оглавлению

— Это тебе лучше знать.

— Ах, да, конечно… Вроде бы здоровы… Почему бы нет?.. Особенно папаша… Я их года полтора не видел…

— Я примерно столько же… А ты как?

— Я? Да ничего. Пою… Лауреат всего на свете… Язву приобрел…

— Зачем она тебе понадобилась?

— Как это?

— Да я шучу… Ты не женился?

— Нет уж. Узы Гименея, извини, не для меня. Тем более, что всех интересует лишь моя сберкнижка… Кстати, что там с алиментами?

— Да ладно… Спохватился… Ты лучше скажи, мы встретимся?

И снова наступила пауза.

Проснулся Рафа. Деликатно поспешил в уборную.

А Разудалов все молчал. Затем уныло произнес:

— Я, в общем-то, не против… Знаешь что? Тут есть кафе в отеле «Рома». Называется «Мариас»…

— Это значит — «У Марии», «У Маруси».

— Потрясающее совпадение. Ты приезжай сюда к одиннадцати, завтра. Я тут сяду у окна. А вы пройдете мимо…

«Господи, — подумала Маруся, — лауреат, заслуженный артист, к тому же член всего на свете. Сына повидать боится. Это ж надо!»

— Ладно, — согласилась Муся, — я приеду.

— Угол Тридцать пятой и Седьмой. В одиннадцать.

— Договорились. Слушай…

— Ну?

— Я синий бант надену, чтобы ты меня узнал.

— Договорились… Что? Да я тебя отлично помню.

— Пошутить нельзя?..

— Учти, я тоже изменился.

— То есть?

— Зубы вставил…

Полдень в центре города. Горланящая пестрая толпа. Водовороты у дверей кафе и магазинов. Резкие гудки. Назойливые крики торгашей и зазывал. Дым от жаровен. Запах карамели…

Угол Тридцать пятой и Седьмой. Брезентовый навес. Распахнутые окна кафетерия при маленькой гостинице. Бумажные салфетки чуть трепещут на ветру.

За столиком — мужчина лет пятидесяти. Тщательно отглаженные брюки. Портсигар с изображением Кремля. Обшитая стеклярусом рубашка, купленная на Диленси. Низкие седеющие бакенбарды.

Он заказывает кофе. Нерешительно отодвигает в сторону меню. Валюту надо экономить.

Папиросы у него советские.

К мужчине приближается девица в униформе:

— Извините, здесь нельзя курить траву. Полиция кругом.

— Не понимаю.

— Здесь нельзя курить траву. Вы понимаете — «траву»!

Мужчина не силен в английском. Тем не менее он понимает, что курить запрещено. При том, что окружающие курят.

И мужчина, не задумываясь, тушит папиросу.

Негр в щегольской одежде гангстера или чечеточника дружески ему подмигивает Ты, мол, не робей. Марихуана — двигатель прогресса!

Разудалов улыбается и поднимает чашку. Налицо единство мирового пролетариата…

Стрелка приближается к одиннадцати. За стеклом универмага «Гимблс» — женщина в нарядном белом платье. Рядом мальчик с округлившейся щекой: внутри угадывается конфета. Он твердит:

— Ну, мама… Ну, пошли… Я пить хочу… Ну, мама… Ну, пошли…

Маруся видит Разудалова и думает без злобы:

«Горе ты мое! Зачем все это надо?! Ты же ископаемое. Да еще и бесполезное…»

Маруся с Левушкой решительно проходят вдоль окна. Их будущее — там, за поворотом, в равнодушной суете нью-йоркских улиц. Прошлое глядит им вслед, расплачиваясь с официанткой.

Прошлое застыло в нерешительности. Хочет их догнать. Шагает к двери. Топчется на месте.

Есть и некто третий в этой драме. За Марусей крадучись упорно следует невыспавшийся Рафаэль.

Ночной звонок смутил его и растревожил. Он боится, что проклятый русский украдет его любовь.

Он выследил Марусю. Ехал с ней в метро, закрывшись «Таймсом». Прятался за кузовом грузовика. Теперь он следует за ней упругим шагом мстителя, хозяина, ревнивца.

Черные очки его хранят весь жар манхеттенского полдня. Шляпа — тверже раскаленной крыши. Терракотовые скулы неподвижны, как борта автомашин.

Вот Рафаэль идет под окнами кафе. Встречается глазами с Разудаловым и думает при этом:

«Революция покончит навсегда с врачами, адвокатами и знаменитостями…»

Разудалов, в свою очередь, беззвучно произносит:

«Ну и рожа!»

Добавляя про себя:

«Оскал капитализма!..»

Муся с Левушкой прошли вдоль овощного ряда. Чуть замедлили шаги у магазина «Стейшенери». Повернули к станции метро.

За Мусей с неотступностью кошмара двигался безумный Рафаэль. Очки и шляпа придавали ему вид кинозлодея. Локти утюгами раздвигали шумную толпу. В нем сочетались хладнокровие кинжала и горячность пистолета.

Левушка тем временем остановился у киоска с надписью «Мороженое».

— Нет, — сказала Муся, — хватит.

— Мама!

— Хватит, говорю! Ведь ты же утром ел мороженое.

Левушка сказал:

— Оно растаяло давно.

Маруся потянула сына за руку. Тот с недовольным видом упирался.

Вдруг над головами убедительно и строго прозвучало:

— Стоп! Мария, успокойся! Лео, вытри слезы? Я плачý!..

И Рафаэль (а это был, конечно, он) небрежным жестом вытащил стодолларовую бумажку.

Через две минуты он уже кричал:

— Такси! Такси!..

Ловите попугая!

Прошло около года. В Польше разгромили «Солидарность». В Южной Африке был съеден шведский дипломат Иен Торнхольм. На Филиппинах кто-то застрелил руководителя партийной оппозиции. Под Мелитополем разбился ТУ-129. Мужа Джеральдин Ферраро обвинили в жульничестве.

А у нас в районе жизнь текла спокойно.

Фима с Лорой ездили в Бразилию. Сказали — не понравилось. Хозяин фотоателье Евсей Рубинчик вместо новой техники купил эрдельтерьера. Лемкус, голосуя на собрании баптистов, вывихнул плечо. Натан Зарецкий гневно осудил в печати местный климат, телепередачи Данка Росса и администрацию сабвея. Зяма Пивоваров в магазине «Днепр» установил кофейный агрегат. Аркадий Лернер приобрел на гараж-сейле за три доллара железный вентилятор, оказавшийся утраченным шедевром модерниста Кирико. Ефим Г. Друкер переименовал свое издательство в «Невидимую книгу». Караваев написал статью в защиту террориста и грабителя Буэндиа, лишенного автомобильных прав. Баранов, Еселевский и Перцович обменяли ланчонет на рыболовный катер.