— О'кей! О'кей…
— Понимают, — радовался Шустер, — хоть и с юга…
Так вот, когда Маруся закричала, появился Шустер. Мигом сориентировавшись, он достал из заднего кармана фляжку бренди. Потом без колебаний опорожнил ее в Марусин лакированный сапог. Все услышали медленно затихающее шипение.
Тот же Шустер разорвал заклинившую молнию.
Маруся тихо плакала.
— Покажите ногу доктору, — сказал ей Шустер, — тут как раз за углом городская больница.
— Покажите мне, — заинтересовался, откуда-то возникнув, Глинский.
Но Шустер оттеснил его плечом.
Врач, осмотрев Марусю, разрешил ей покинуть занятия. Маруся, хромая, уехала домой и решила не возвращаться…
Фима с Лорой отнеслись к ее решению нормально, даже благородно.
Лора сказала:
— Крыша над головой у тебя есть. Голодной ты не останешься. Так что не суетись и занимайся английским. Что-нибудь подвернется.
Фима добавил:
— Какой из тебя ювелир! Ты сама у нас золото!
— Вот только пробы негде ставить, — засмеялась Маруся…
Так она стала домохозяйкой.
Утром Фима с Лорой торопились на работу. Фима ехал на своей машине. Лора бежала к остановке автобуса.
Сначала Маруся пыталась готовить им завтраки. Потом стало ясно, что это не требуется. Фима выпивал чашку растворимого кофе, а Лора на ходу съедала яблоко.
Просыпалась Маруся в десятом часу. Левушка к этому времени сидел у телевизора. На завтрак ему полагалась горсть кукурузных хлопьев с молоком.
Затем они шли в детский сад. Вернувшись, Маруся долго перелистывала русскую газету. Внимательно читала объявления.
В Манхэттене открывались курсы дамских парикмахеров. Страховая компания набирала молодых честолюбивых агентов. Русскому ночному клубу требовались официантки, предпочтительно мужчины. Так и было напечатано — «официантки, предпочтительно мужчины».
Все это было реально, но малопривлекательно. Кого-то стричь? Кого-то страховать? Кому-то подавать закуски?..
Попадались и такие объявления:
...«Хорошо устроенный джентльмен мечтает познакомиться с интеллигентной женщиной любого возраста. Желательно фото».
Ниже примечание мелким шрифтом: «Только не из Харбина».
Что значит — только не из Харбина, удивлялась Маруся, как это понимать? Чем ему досадил этот несчастный Харбин? А может быть, он сам как раз из Харбина? Может, весь Харбин его знает как последнего жулика и афериста?..
Хорошо устроенный джентльмен ищет женщину любого возраста… Желательно фото…
Зачем ему фото, думала Маруся, только расстраиваться?..
Днем она ходила в магазин, стирала и пыталась заниматься английским. В три забирала Левушку. К шести возвращались Фима и Лора. Вечера проходили у телевизора за бокалом коктейля.
По субботам они ездили в город. Бродили по музеям. Обедали в японских ресторанах. Посмотрели музыкальную комедию с Юлом Бриннером.
Так прошел сентябрь, наступила осень. Хотя на газонах еще зеленела трава и днем было жарко, как в мае…
Маруся все чаще задумывалась о будущем.
Сколько можно зависеть от Лоры? Сколько можно есть чужой хлеб? Сколько можно жить под чужой крышей? Короче, сколько все это может продолжаться?..
Маруся чувствовала себя, как на даче у родственников. Рано или поздно надо будет возвращаться домой.
Но куда?
А пока что Маруся была сыта и здорова. Одежды у нее хватало. Деньги на хозяйство лежали в коробке из-под торта. Не жизнь, а санаторий для партийных работников. Стоило ли ради этого ехать в такую даль?..
В общем, чувство тревоги с каждым днем нарастало…
Однажды Маруся написала такое письмо родителям:
...«Дорогие мама и папа!
Представляю себе, как вы меня ругаете, и зря. Дело в том, что абсолютно нечего писать. Ну, абсолютно.
Лазька улетел на свою историческую родину, где одни, пардон, евреи. Но он говорит — ничего, мол, пробьемся.
Что еще сказать?
Вена — тихий городок на берегу реки. Все говорили тут — Донау, Донау… Оказывается — река Дунай и больше ничего.
Вроде бы имеется оперный театр. Хотя я его что-то не заметила.
Люди одеты похуже, чем в Доме кино. Однако получше, чем в Доме науки и техники.
В Австрии мы жили три недели. Почти не выходили из гостиницы. У входа дежурили эти самые, которые не просто, а за деньги. В общем, ясно. У одной была совершенно голая жэ. Папка бы ахнул. В этом плане свободы больше чем достаточно.
Леве из вещей купила носки шерстяные и джемпер. Себе ничего.
В Америку летели около семи часов. В самолете нам показывали кино. Вы думаете — какое? В жизни не догадаетесь. «Великолепная семерка». Стоило ли ехать в такую даль?
Поселилась я у Лоры с Фимой. Левка ходит в детский сад. А я все думаю, чем бы мне заняться.
Свободы здесь еще больше, чем в Австрии. В специальных магазинах продаются каучуковые органы. Вы понимаете? Мамуля бы сейчас же в обморок упала.
Чернокожих в Америке давно уже не линчуют. Теперь здесь все наоборот. Короче, я еще не сориентировалась. Скоро напишу. И вы пишите.
Обнимаю. Ваша несознательная дочь Мария».
Как-то раз появился Зарецкий. Узнав, что хозяев нет дома, выразил смущение:
— Простите, что врываюсь без звонка.
— Ничего, — ответила Маруся, — только я в халате…
Через минуту он пил кофе с бело-розовым зефиром. Сахарная пудра оседала на тщательно выглаженных кримпленовых брюках…
Зарецкий любил культуру и женщин. Культура была для него источником заработка, а женщины — предметом вдохновения. То есть культурой он занимался из прагматических соображений, а женщинами — бескорыстно. Идея бескорыстия подчеркивалась явным сексуальным неуспехом.