Бернович встал и отчеканил:
— Выследить ее хочу на манер КГБ. Ты слушай, в понедельник я уеду. Отгоню машину в рощу, а сам к тебе. И займу у окна наблюдательный пункт. Не возражаешь?..
У Григория Борисовича заметно испортилось настроение. Границы его частной жизни беспощадно нарушались. Какие-то посторонние люди участвовали в его судьбе…
— Не возражаешь?
— Ладно, — сказал писатель, — дело ваше…
И, сославшись на хозяйственные заботы, ушел. В тоске и печали направился к озеру. У самой воды на клетчатом одеяле лежала Фаина. Ее силуэт напоминал географические очертания Конго.
— Дивно, что вы пришли, — сказала Фаина, — взгляните на это облако. Что оно вам напоминает?
— Вас, — ответил писатель.
— Что вы? Я куда полнее. Хотя кушаю, в принципе, мало… Оно напоминает сон.
— Не понял?
— Я говорю, что облако напоминает сон.
— Действительно…
Фаина села, выпрямилась, обхватила руками колени. Заговорила быстро и громко:
— Я одинока, страшно одинока… Что вы стоите?
— Я сижу, — ответил писатель.
И сел на край одеяла.
— Мое замужество было ошибкой. Вениамин примитивен и груб. Кроме того, его скоро посадят. Элементарно посадят. Вы меня слушаете? Я обращаюсь к вам с просьбой. Только вы можете нам помочь.
— Кому это — нам?
— Мне и одному человеку. Есть один человек. Он гинеколог. Его зовут Миша. Вернее — Майкл. Мы знакомы три года. Отношения между нами чисто патологические…
— Платонические, — равнодушно исправил Григорий Борисович.
— Вот именно. Он гинеколог. Пошлостей ему и работе хватает. Поэтому главное для него — чувство…
Григорий Борисович тронул ее руку, шершавую песка:
— Короче, что я должен сделать?
Фаина заговорила еще решительнее:
— В четыре тридцать Миша прилетает из Детройта. В пять он будет на Терминал-стейшен. В пять двадцать уходит автобус на Монтиселло. Прибывает, если не ошибаюсь, в семь тридцать две. Там его и нужно встретить.
— Простите, но я без машины.
— Возьмите такси. Деньги верну.
— Когда он прилетает?
— Послезавтра.
— Послезавтра — это воскресенье?
— Да. Его надо встретить и разместить до понедельника…
Григорий Борисович задумался. «И что это богатые гинекологи так упорно пренебрегают отелями? У меня ведь даже телевизора нет. К тому же я рано встаю. Печатаю на машинке…»
При мысли о работе у него заныло сердце. Кошмар потерянного времени угрюмо замаячил впереди.
— У меня телевизора нет, — сказал писатель.
— И чудно. Вы будете разговаривать. Мишка такой интеллектуал, это страшное дело. У него сплошные афоризмы в голове…
У писателя окончательно испортилось настроение. Контуры жизни становились все более расплывчатыми. Миша, засада, самолет из Детройта… Гинеколог, сплошные афоризмы… Что происходит? Где выход из этого страшного тупика? Как получилось, что его личная, уединенная, нормальная жизнь столь дико запуталась?..
Над озером, естественно, кружились чайки. С противоположного берега доносился голос Мизиано. По шоссе неслись автомобили, тормозя возле разъезда. Лес на горизонте даже в солнечный день казался мрачным и запущенным.
Писатель очнулся. Почувствовал на лице своем широкую блуждающую улыбку. Испытал неожиданно острое сочувствие ходу жизни в целом. И вдруг отчетливо, даже звонко, произнес нечто такое, что удивило его самого.
— Главное, успокойтесь. Все будет нормально. Я сделаю все от меня зависящее…
И дальше, уже обращаясь к себе:
«Как же это будет называться? Допустим — «Мы и гинеколог…» Надо заменить фамилию… Ну, скажем: «Мы и гинеколог Буданицкий».
Книга посвящена памяти американского филолога Карла Проффера (1938–1984), создателя и руководителя издательства «Ардис», первого издателя книг Довлатова. Первая часть — «Невидимая книга» — писалась в 1975–1976 гг. в Ленинграде и являлась заключительной главой оставшегося в рукописи романа «Один на ринге». Это первая книга писателя, изданная на Западе (Невидимая книга. — Ann Arbor: Ardis, 1977), с другим посвящением — «автору «Театрального романа» — и с эпиграфом: «Что именно влекло человека — не имело значения. Раз его влекло к чему-то, одно это почиталось греховным. Все естественное было дурно». (Бокль. «История цивилизации»). Ее текст для «Ремесла» существенно переработан: велика чисто стилистическая правка, изменены многие фамилии, имеются сокращения и вставки. Вторая часть — «Невидимая газета» — писалась в 1984–1985 гг. и отражает журналистский опыт Довлатова в Америке. Публикация «Ремесла» (преимущественно первой его части) на родине до сих пор представляет собой текстологическую проблему. Указания о внесении в «Невидимую книгу» некоторых новых изменений (касающихся в основном упоминания реально существующих лиц) автор успел сделать лишь в устной форме и ни корректуры, ни сданной в набор рукописи не просмотрел. По поводу правомочности печатания текста, не заверенного официально авторской подписью, в печати выражены противоположные точки зрения (см. полемику в петербургской газете «Литератор», № 1 и 4, 1992). Мы считаем нужным придерживаться последней воли писателя, хотя бы она и была высказана лишь устно, в беседе. Печатается по изд.: Ремесло. Наши. — Л.; Таллинн: Домашняя библиотека «Звезды», б.г. (1991). «Невидимая книга» переведена на английский язык: The Invisible Book. — Ann Arbor: Ardis, 1978.
Повесть написана в 1985 г. в Нью-Йорке, первая художественная книга Довлатова о жизни в Америке. Но все же не об «американской жизни», а о жизни эмигрантов из России. Печатается по изд.: Иностранка. — NewJork: Russica Publishers, 1986. Переведена на английский язык: A Foreign Woman. — New Jork: Grove Weidenfeld, 1991.